Как известно, наука - штука нелегкая. Однако, эта особенность не может быть преградой для пытливого ума. В нашем
городе есть особое место для самых любознательных, и это лекции Виктора Лебедева.
Темы всегда разные, но неизменно связаны с деятельностью мозга. Доступно и занимательно
рассказать о достаточно сложном предмете Виктору вполне удается: все места, как
правила, заняты, а остальные лекции планируются далеко наперед.
- Виктор. когда Вы впервые познакомились
с наукой?
-В принципе, это школа. Всегда
хорошая наука начинается со школьной скамьи. Не могу сказать, что я занимался наукой
очень серьезно, в академическом формате. Это были какие-то школьные исследования.
Если говорить о серьезной науке, то даже сейчас не могу сказать, что наука – это
моя профессиональная деятельность. Нет, это скорее одно из увлечений. Просто у меня
есть возможность заниматься исследованиями в хорошей лаборатории с хорошим научным
руководителем.
-Как повлияли на Вас
родители в детстве?
- Нельзя сказать о каком-то
влиянии, скорее у меня были созданы нужные условия для развития. Мною активно занималась
прабабушка: учила читать, много играла со мною, хотя она была в довольно преклонных
годах. И эти усилия сформировали во мне эту любознательность, стремление узнавать
новое, какой-то творческий поиск. Как человек с медицинским образованием, я не могу
отрицать и влияние генов в этой ситуации.
-Когда Вы начали заниматься
ею серьезно?
-Практическая наука началась
уже в университете. В студенческом научном
обществе по психиатрии я делал пару работ. А потом уже за пределами университета,
незадолго до конца интернатуры, я выиграл «У.М.Н.И.К.» и мне в течение двух лет
выпала возможность заниматься своими исследованиями. Я исследовал медитацию при
помощи определенной инструментальной методики.
-...Исследованиями медитации?
- Медитации, да. У медитации есть научный компонент. Она
используется в рамках некоторых психотерапевтических методик. У нее есть теоретическая
основа с точки зрения нейрофизиологии, есть серьёзные исследования медитации. Это,
в общем, считается методом с доказанной эффективностью. Может быть, несравнимым
по эффективности с таблетками, но в комплексе он воспринимается как реально работающий.
Даже сейчас при работе с пациентами я рекомендую некоторые медитативные техники.
Это такая прикладная нейрофизиология, возможность поменять работу мозга при помощи довольно простых методов. Она не требует
ни поездки в Ретрит, ни обучения в буддийском монастыре. Просто нужно приложить
немножко усилий к этому, и все.
-Как именно это воздействует
на мозг?
-Во-первых, при помощи медитации
мы можем «перезагрузить» нервную систему человека, снять лишнее напряжение и отладить
связь между его эмоциональным и рациональным
компонентом. Во-вторых, мы улучшаем
связь мозга с телом и в целом сглаживаем эмоциональный фонд, успокаиваем человека.
При помощи медитации снижается уровень стресса в организме. В этом главная особенность
той медитативной техники, которую я исследовал, а именно – дыхательная медитация.
Есть разные методы, но эта мне нравится тем, что она не носит никакого культурного
или религиозного оттенка. Она довольно нейтральная.
-Значит Вы считаете,
что на нашу любознательность, которая начинает проявляться в ранние годы, влияют
гены и воспитание?
-Да, ранний опыт. В принципе есть в клинической психологии
такой термин как «поиск нового», «стремление к поиску нового». Это связано с определенными
параметрами дофаминовой системы в частности. А ранний опыт формирует некий стереотип
взаимоотношения с миром: как ты воспринимаешь этот мир, насколько ты вообще готов
с ним общаться; уровень базовой тревоги, насколько ты доверяешь ему, людям в нем.
Показано, что это влияет на настроение и функцию планирования нашего мозга. Мы формируемся
в детстве, но у нас есть возможность измениться в дальнейшем. Ведь что-то в тебе
реализовано, что-то нет. Хотя если нет для этого условий, то даже самое хорошее
в тебе может и не реализоваться никогда.
-Деление на гуманитарный
и технический ум: стереотип?
- Я бы сказал, что это некая
привычка думать в определенном ключе. Есть некий уровень общего интеллекта, и он
может быть реализован в совершенно разных отраслях. Тут уж вопрос, к чему у человека
душа больше лежит: кто-то больше любит литературу, кто-то больше физику. Хотя я
считаю, что гуманитарное образование не всегда связано с уровнем интеллекта. Очень
часто говорят, что человек образованный и умный, если он прочитал много художественных
книг и может привести какой-то афоризм. Но вообще я встречал массу людей, которые
очень красиво и складно говорят, сыплют цитатами, приводят примеры из классической
литературы, а на самом деле собственных идей не имеют. У человека есть набор готовых
мнений, которые он может хорошо аргументировать, но критично к ним отнестись, заглянуть
за кулису своего жизненного опыта ему сложновато. Это же вопрос рефлексии в том
числе. Гуманитарное образование не подразумевает проверки на истинность. Наверное,
критическое мышление – его слабое место.
-Многие российские популяризаторы
считают, что именно недостаток критического мышления причина многих проблем в России.
Что вы думаете на этот счет?
-Да. Они говорят, что есть
недостаток критического мышления и низкий уровень естественнонаучной грамотности. Люди очень плохо
анализируют свое поведение и других людей, свои и чужие взгляды. В итоге сталкиваешься
с каким-то бардаком в голове очень часто. У людей даже нет основ естественнонаучных
знаний.
-На своих лекциях Вы
часто с таким сталкиваетесь?
- Ну, во-первых, на лекции ко мне ходит публика уже более-менее
подготовленная, они представляют, что их ждет. Но иногда, да, задают вопросы довольно
странные с моей точки зрения, потому что чувствуется, что человек не очень понимает,
о чем идет речь. Но я не отношусь к этим вопросам как к глупым, как к бессмысленным.
Просто есть запрос, который нужно удовлетворить. Раз человек интересуется, значит
надо ему объяснить, ответить на его вопрос так, чтобы он понял. Как раз хорошо,
когда люди вопросы задают по тому, что если они уходят, не задав ни одного вопроса,
значит, что они либо все поняли, либо ничего не поняли вообще. И как подсказывает
практика, первый вариант не встречается никогда. Всегда есть масса вопросов. Да
и темы моих лекций специализированы. Это темы, которые большинство не проходит не
в школе, не в университете.
-Ваша работа помогает в выборе интересных тем?
- Ну, наверное,
она помогает за счет того, что я обладаю определенными знаниями как специалист.
Мы с коллегами обсуждаем жизнь с профессиональной точки зрения, и в какой-то момент
возникает идея, что «вот надо бы об этом рассказать, это надо бы людям предложить
для интереса». Например, так возникло обсуждение темы смерти на лекции или гомосексуализма.
-Часто ли зрители принимает инициативу в выборе тем для
лекций?
- Да, иногда
и зрители подсказывают темы. Это нормально. Вообще надо понимать, что труд популяризатора
нигде не оплачивается в России. Она носит договорной характер с публикой. Ведь ты
должен рассказывать о том, что ей интересно. Все равно это в каком-то смысле шоу,
общение с публикой, где-то актерская игра.
-Как вы находите подход к публике?
-Многим преподавателям не хватает умения общаться с публикой
на простом человеческом языке. Нужно всегда пытаться услышать ту аудиторию, которая
к тебе пришла, и разговаривать с ними на доступном языке. Цель - дать людям новое,
чтобы они могли это использовать в повседневной жизни. Может быть, какие-то абстрактные
вопросы для себя прояснить: дополнить свое мировоззрение тем, что они получат на
твоей лекции или от твоей книги.
-Почему за рубежом это более развито?
- За рубежом есть институт такой зрелищной науки. Во-первых,
наука у них там больше, на порядок более развита, лучше финансируется. Кажется, что у
них есть четкое понимание жизни учёного на государственные деньги. По этой причине
неплохо было бы рассказывать людям, что учёные делают на эти деньги. Хотя бы в этом
есть разница. Помимо денег, у них есть аудитория, которая готова за это деньги платить.
В России она тоже появилась: есть люди, которые готовы платить деньги за информацию,
которая не входит в их профессиональную компетенцию. Сейчас с популяризацией науки
стало лучше в последние года два-три. Стало больше проектов, стало больше людей,
которые этим занимаются. Расширение аудитории тоже есть. Люди больше интересуются,
больше читают. Такие проекты как фонд «Эволюция» вышел на самоокупаемость. Это,
в общем-то, коммерческие отношения. Люди дают деньги на продукт, который хотят получить.
Хотя отчасти это и благотворительность.
-В чем состоит эффективность подобных мероприятий?
-Мне кажется, что она исчерпывается хотя бы тем, что люди
получают удовольствие, слушая человека, узнают что-то новое для себя. Наверное,
это вот и есть главная эффективность.
-Есть ли у нас в городе еще популяризаторы?
- Илья Кренев
начинал в Музее занимательной науки ПетрГУ. Сейчас он переехал в Санкт-Петербург,
не знаю, читает ли он там, но начинал он здесь. У нас не принято рассказывать про
науку, про театр, культуру – да.
-Сталкивались ли Вы с какими-либо стереотипами?
Мне кажется, что вещи, связанные с фундаментальными вопросами,
довольно сложно меняются у взрослых. Это больше работа со школьниками, студентами,
когда можно еще что-то заложить, когда есть свободное пространство в голове. Когда
человек к тебе приходит как «полный стакан», ты уже туда ничего не дольешь.
-Вы считаете, что если человек всю жизнь считал,
что он использует 10% мозга, то узнавая, что это миф, он свою позицию не меняет?
-Да нет, он может поменять свое мнение, но 10% или
100% - это очень далекая от жизни штука. А если вопрос касается гомеопатии или того
же ГМО, вот здесь уже посерьезнее. Неизвестно, кто читает этикетки со словами «Не
содержит ГМО», в большинстве случаев это рекламный ход для компании производителя.
А когда речь идет о гомеопатии, люди верят в те методы лечения, которые не работают.
Доказательства от личного опыта в медицине не считаются доказательствами. Частное
мнение человека, который не обладает профессиональными знаниями в сфере медицины,
не принимается в расчет. Наука – это не демократия. Есть мнения, которые авторитетны,
есть мнения, которые достоверны. Вопрос истины в науке не решается голосованием.
-Почему люди верят в эффективность этого?
-Люди в принципе падки на какие-то яркие, экзотические
вещи. Интересна тайна, загадка, хочется лечиться чем-то особенным, у особенного
специалиста. Стоимость лечения не всегда связана с его эффективностью. Статус врача
не всегда связан с успешностью тех методов, которые он применяет.
-Какие еще проблемы наблюдаются в обществе?
-Очень мало обсуждаются ВИЧ-диссиденты. У нас есть группа
людей, которые отрицают наличие ВИЧ и угрожают врачам, вплоть до физической расправы.
Все из-за того, что считают это большой аферой от мира медицины. Они могут так думать,
но проблемы бы не было, если бы они думали об этом молча, но они еще и пациентов
отговаривают принимать ВИЧ-терапию.
-Да, Россия даже занимает одно из первых мест по количеству
заболевших.
- В Екатеринбурге
официально объявили эпидемию. У нас все плохо, об этом почему-то не принято говорить.
Но стоит помнить: это уже давно не маргинальная болезнь наркоманов, это вышло и
за пределы гомосексуальной популяции уже 20 лет как. И она распространяется.
-Почему?
-Нет понимания определенных моментов с безопасным сексом.
А организации, которые выдают бесплатные презервативы и чистые шприцы группам риска,
почему-то закрывают. Мол, пропаганда разврата. Я не очень понимаю, как разврат и
здоровье нации эти люди соединяют в одно целое.
У медицины нет моральной стороны в этом отношении. Есть
просто меры, которые работают, есть меры, которые не работают. Если Вам кажется,
что раздавать ВИЧ-инифицируемым презервативы, это аморально, то объясните это тем
людям, которые заразятся.
-Как можно решить эту проблему?
Это не вопрос противоборства ученых и русской православной
церкви. Речь идет о том, чтобы выводить из вот таких вот политизируемых, идеологизируемых
суждений реальные меры с доказанной эффективностью. Они вообще не должны обсуждаться
с точки зрения религии или идеологии. Есть то, что работает, а есть то, что не работает.